Она сама — высокая, полная, выглядевшая далеко моложе своих лет, с строгим, властным выражением правильного лица, надменным взглядом светло-карих глаз, с седыми буклями на висках, в старомодном чепце и платье из
тяжелой материи, казалась сошедшею с фамильного портрета — одного из тех в массивных золоченых рамах, которыми были увешаны стены ее обширной «портретной».
Сама хозяйка — высокая, худая старуха, лет около шестидесяти, с белыми, как лунь, волосами, причудливые букли которых спускались на виски из-под никогда не покидавшего голову Ольги Николаевны черного кружевного чепца с желтыми муаровыми лентами, одетая всегда в темного цвета платье из легкой или
тяжелой материи, смотря по сезону — производила впечатление добродушной и сердечной московской аристократки, тип, сохранившийся в сановных старушках Белокаменной и до сего дня.
Неточные совпадения
Ходил Томилин в синем пузыре рубахи из какой-то очень жесткой
материи, в
тяжелых, мужицких сапогах, в черных брюках.
Она была под балдахином из темной шерстяной
материи, висевшей
тяжелыми фестонами, с кистями и бахромой.
Сарафан Марьи Степановны был самый старинный, из
тяжелой шелковой
материи, которая стояла коробом и походила на кожу; он, вероятно, когда-то, очень давно, был бирюзового цвета, а теперь превратился в модный gris de perle. [серебристо-серый (фр.).]
В роскошной спальне Зоси Ляховской теперь господствовал
тяжелый для глаз полумрак; окна были задрапированы
тяжелыми складками зеленой
материи, едва пропускавшими в комнату слабый свет.
— Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда в Москву ездил, так привез
материю… Нынче уж нет таких
материй, — с
тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя рукой складку на сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют платье, два раза наденут — и подавай новое.
Материи другие пошли, и люди не такие, как прежде.
Россию почти невозможно сдвинуть с места, так она
отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в
материю, так покорно мирится со своей жизнью.
77 к «Введению».], имеет значение вполне относительное лишь в сравнении с более
тяжелым и менее восприимчивым телом материальным или физическим, но и эти тела «высших планов» пред ставляют собою еще
материю или «землю» (почему и Geisteswissenschaft, как мы уже указывали, исповедует утонченный гилозоистический материализм [Гилозоизм — учение о всеобщей одушевленности.]).
При этом, и социальная связность уже предстанет не как косная плоть социальной
материи, давящая и угнетающая
тяжелой своей материальностью, но сделается прозрачным покровом, под которым ощутимо будет движение соков всечеловеческого тела.
Каждый творческий акт стремится стать абсолютным не только по своему источнику, ибо в нем ищет выразиться невыразимое, трансцендентное всяким выявлениям ядро личности, — но и по своему устремлению: он хочет сотворить мир в красоте, победить и убедить ею хаос, а спасает и убеждает — кусок мрамора (или иной объект искусства), и космоургические волны бессильно упадают в атмосфере,
тяжелой от испарений
материи.
По лестнице поднималась маленькая старушка, одетая в черное платье из
тяжелой шелковой
материи.
Инертная,
тяжелая, давящая
материя мира может быть расколдована, раскована, оживлена лишь силой соединяющей любви, которую несет с собой в мир Абсолютный Человек, Новый Адам.
Комнату эту разделяла поперек белая деревянная с позолотою баллюстрада, за которой находилась постель государыни, прикрытая
тяжелым покрывалом из серебряной парчи с голубыми разводами. Из такой же
материи был сделан над постелью балдахин.
Ничего нельзя лучше придумать, чтобы вызвать страсть, как этот контраст
тяжелой и темной
материи с атласно-белоснежной кожей.
В широком капоте из
тяжелой турецкой
материи, в которой преобладал ярко-красный цвет, с распущенными волосами, подхваченными на затылке ярко-красной лентой и все-таки доходившими почти до колен, стояла Ирена Станиславовна и с улыбкой глядела на растерявшегося от ее внезапного оклика Оленина.
— А, черт! — ругался он и отбрасывал
материю, но,
тяжелая, она тупо падала назад прямыми и равнодушными складками. Внезапно устав и потеряв всю энергию, Павел лениво отодвинул ее и сел на холодный подоконник.